Создатель Super Meat Boy и The Binding of Isaac рассказывает нам о крови, кишках, гениталиях, документальном фильме «Indie Game: The Movie», а также проливает свет на то, почему Библия подстёгивает его к жестокости. А ещё о какашках…
Пока я ехал к выдающемуся уму создателя Super Meat Boy и Binding of Isaac, Эдмунду МакМиллену, который находится в городе Санта-Крус, Калифорния, я вдруг поймал себя на мысли о том, что сейчас несусь по извилистому шоссе под агрессивный, жёсткий Ска-панк. Музыка словно воздвигала собой монументальный неповинующийся кулак, который шёл против общественных устоев и социальных предрассудков, она — словно марш, отождествляющий бесконечное, неустрашимое и бесполезное восстание против общественного мнения. Я даже не сомневался в искренности автора лирического стиха этой песни, но тут в мозгу всплыл вопрос: а каким, собственно, образом живут бунтарские творческие личности, идущие против мэйнстрима и презирающие общепринятые ценности? Изменяются ли они во взглядах после подстраивания системы под себя? Чем они занимаются день ото дня? Как выглядят их дома? У их кошек есть шерсть, как у наших? Честно говоря, вовремя я задумался о таких вещах. Когда я постучал в дверь человека, который работал над самыми обсуждаемыми играми последнего времени, вроде C Word — откровенного экшена в сеттинге женских гениталий — я задумался об этом ещё больше. Но тут дверь открылась. Я поздоровался с его женой, Даниель, и погладил домашнего лысого кота (да, прям как в фильме), после чего прошёл в офис-спальню Эдмунда. Убранство этой комнаты описывается парой слов: любовь к играм и комиксам, модель человека в полный рост, которая используется на уроках биологии для изучения внутренних человеческих органов. Всё.
«Я, как правило, люблю по-настоящему странные штуки» — говорит Эдмунд в своём офисе, сидя напротив меня — «Ну, то есть, я могу точно сказать, что большая часть моей работы — это… знакомство с новыми какашками и успокоительное пребывание у писсуара, и конечно, это звучит очень нетактично с моей стороны, но я действительно очарован подобной идеей. Ведь вы только подумайте: как бы грубо это не звучало, но всё же, кем бы вы не были, вы знаете, что такое какашка и как какать. Всем живым существам это известно! Каждый божий день мы достаём наши задницы из штанов [расчехляем] для этого, каждый божий день мы держим в руках только что использованную туалетную бумагу… и всё равно, говорить об этом в обществе считается грязным и постыдным. И ведь всё равно, каждый из наc, бл***, с этим знаком.
Темы подобные вышеописанной затрагиваются во всех моих работах, и темы эти на первый взгляд довольно странные, ведь люди подобного стыдятся. Концентрирование на “внутренней стороне дела” или “утробной”, если это касается рождения новой жизни, смерти, поэтапного развития и поэтапного посмертного гниения. Это жизнь, и подобные её аспекты не должны быть обделены вниманием. До и после, развитие и упадок — это довольно непредсказуемые и таинственные вещи. И кишки. Любые штуки, находящиеся глубоко внутри, вроде религии, различия человеческих полов… гениталий».
Подобное видение любой культурной проблемы всегда было отличительной чертой МакМиллена, ещё с самых ранних дней в индустрии. Хотя, конечно, сейчас он эту свою отличительную черту использует не для привлечения лишнего внимания общественности, а как личное художественное восприятие поставленной темы\проблемы. А ведь ещё совсем недавно, Эдмунд, родившись в семье верующих алкоголиков и наркоманов, буквально всеми силами работал подобными методами в целях привлечения внимания — он рисовал и рисовал и рисовал. Он рисовал какашки. Он рисовал мертворождённых. А если общественность или близкие ему люди его критиковали, то… ну, такая реакция делала проделанный труд лишь слаще.
«Все мои родственники со стороны отца были ярыми атеистами, они очень часто публично выступали против христиан как таковых… до того момента, как они сами не приняли веру, став настоящими христианами. В результате, они превратились в стереотипных верующих спасённых от великого падения во грех, — то есть они поверхностно знали Библию, они ко всем священным законам относились слишком идеалистично. На меня всё это действовало слишком негативно — каждый день моего детства они говорили об Аде, о том, как каждый из них будет там гореть всю вечность, как я буду там гореть всю вечность, ведь я много играл в D&D (Dungeons & Dragons) и Magic the Gathering, а это повод погореть. Каждая мелочь была для них поводом, что, конечно, довольно глупо и даже иронично, ибо слышать такие вещи в мой адрес от людей, чьи жизни до принятия веры были похожи на концентрацию ужаса и греха слишком неестественно… они были алкоголиками, они были наркоманами, кем они только не были…»
И МакМиллен понял, что если уж ему суждено отправиться навечно в Ад, то почему бы не прихватить с собой его семейку? «Нелицеприятные реакции на мои работы есть способ движения для меня дальше… особенно, когда реакции эти исходят от родственников подобных моим. Хорошая мотивация, да. Именно благодаря таким как они, я научился сражаться — отстаивать свою точку зрения. Я, конечно, никогда из-за своих работ не впутывался в настоящую драку, но я могу гарантировать, что в случае чего, постоять за своё творчество вербальными способами сумею» — говорит Эдмунд.
«Сейчас я точно не вспомню названия, но тогда существовал один сайт подобный Facebook, только туда могли залогиниться лишь члены твоей семьи, всё остальное подобно нынешним соц. сетям — “у меня родился ребёнок, он такой милашка”, и это всё с фотографиями. И естественно, я тоже был зарегистрирован на страничке семьи МакМилленов, или что за хрень это была… я решил там публиковать свои комиксы и прочие собственные работы. Они злились, обижались на меня, удаляли все посты и просили больше подобного не постить. А я постил! Постил ещё больше! До того момента, как они меня не забанили… забанили на страничке, принадлежавшей собственной семье».
И как бы то ни было, Эдмунд никогда не винил в семейных проблемах религию. Даже немного наоборот, — его отношения с Библией с первого взгляда могут показаться странными, ибо строятся они на её тёмной стороне, то есть на историях о Демонах, которые Эдмунд с интересом перечитывал и изучал, а помогала ему в этом его, уже скончавшаяся бабушка. Она тут упоминается неспроста (в фильме она так и вовсе упоминалась довольно часто), ведь именно она открыла своему внуку бескрайний творческий мир, постижение которого началось, как уже говорилось, с Библии.
Картина Джона Мартина (1789-1854) «Великий День Его Гнева», нарисованная в период с 1851-ого по 1853-й года — одна из трёх последних работ художника. Наиболее полно иллюстрирует Библейский Апокалипсис, каким его себе представляет МакМиллен.
«Она была католичкой. Очень религиозной, но не настолько, чтобы быть похожей на других моих родственников — она никогда не проецировала себя, свои проблемы или свою веру на других, тем более, она этого никогда не делала в негативном ключе, даже наоборот, вера была для неё чем-то очень личным. И она была очень умной, мудрой. Она со мной, конечно, никогда не говорила на темы сложные для понимания, но я слышал её споры с другими членами семьи — как они говорили о Втором Пришествии Мессии и прочих библейских преданиях. Эти страницы Библии буквально удерживали на себе внимание маленького меня»…
И тут, во мгновение ока, его лицо изменилось: из задумчивого тридцатидвухлетнего бородатого мужчины он превратился в одержимого ребёнка; его диспозиция из несущественной перешла в более экспрессивную — он воодушевился и начал рассказывать. Рассказывать о своей любви к Армагеддону: «Не сказать, чтобы я в это дело верил всем сердцем хоть когда-нибудь, но сама мифология описывается ёмким словом — “эпично”. Нет, только представьте себе: гигантские чудовища, восстающие из океана и … о Господи, Боже мой, как бы я хотел, чтобы всё написанное сбылось, как бы я хотел увидеть множество белокрылых ангелов, спускающихся с небес и забирающих православных людей в высший мир, или проклятых тварей и демонов открывающих посреди океана врата в Ад, в который начинает стекать весь мировой океан. Ради такого не жалко умереть, ведь твои последние минуты будут полны эпика, невиданного нигде ранее!
Вот, люди меня спрашивают, мол, “почему в моих работах столько жестокости и насилия?” — ну, я вырос с иконой перед глазами, с иконой, на которой изображён распятый кровоточащий мужчина, он умирает в агонии, он страдает за всех нас, он — мученик, а центральная концепция всего изображаемого — это самопожертвование ради высшего блага. Ваш величественный и благородный Бог, ваш Бог… он буквально распорол своё тело на мелкие куски во благо всего мира. Жестокость становится священной. И в Католицизме, и в Христианстве многие нюансы веры подаются с точки зрения насилия, при этом их возвышая или просто делая священными… питьё крови Христа и поедание его плоти? И почему всё так сложно!?
Понимаете, когда мелкий я прошёл через семь лет разного катехизиса, во время которых меня учили, ну, как бы, учили заклинаниям… меня научили магии ещё до того, как я обрёл понимание высших божественных законов, ну, вы понимаете… Благодаря таким знаниям я теперь навсегда защищён от Дьявола. Ведь это круто, это — настоящая мистическая ритуальная магия, за что я её и люблю. Думается мне, Католицизм сам по себе очень интересен. Он очень схож с D&D (Dungeons & Dragons). Я назову это “естественным прогрессом”, — что-то вроде прокачки”.
Мой отец думал, что я гей. Я был тогда ещё мальчиком, и скандал от этих доводов разразился немаленький. Да, был тот ещё денёк… я им возражал, говорил, что геи не такие уж и плохие люди, они кричали «Геи не такие уж и плохие?! Что ты под этим имеешь ввиду?», а я: «А что с ними не так?!»; «НЕУЖЕЛИ ТЫ НЕ ЗНАЕШЬ, ЧТО ОНИ ДЕЛАЮТ?!»; «Нет. Мне 11 лет!».
МакМиллен попытался устроиться в кресле поудобнее, и откинувшись назад, он утонул в мягких кожаных подушках сзади, у спинки кресла — в этот момент кожаная обшивка вся заскрипела от столь резкого взаимодействия. Он уставился на пол, как будто посмотреть выше не хватало сил от столь тяжкого, большого веса своего тела. В момент подобный этому, когда приходиться вспоминать своё далёкое прошлое, детство особенно явно начинаешь осознавать, — насколько ты теперь далеко от тех дней. Для МакМиллена же, взросление есть самый неосознанный способ уничтожения таинственности, любознательности и изумления в собственной жизни — детским чувствам в будущем не место… если что-то подходит к своему логическому концу, то это только к лучшему, наверное.
«Я больше не боюсь монстров, и, честно говоря, это совсем не радует» — говорит Эдмунд голосом, граничащим лишь с глубоким горем — «Кажется, я даже потерял способность верить в хоть какие-нибудь несуществующие вещи, что отстой. Вообще, это одна из самых отстойных вещей в взрослении, ибо из жизни теряется тайна нового дня, а ты теряешь магию в жизни. Я не хочу такого…
С тех самых пор, как я начал зарабатывать деньги, я решил восстанавливать своё детство, например, повторно изучал вещи, казавшиеся мне волшебными в детстве, те, что меня вдохновляли. Как оказывается, очень интересно быть ребёнком, ведь существует столько источников вдохновения, а они есть причины необузданного творчества. Вот вы верите в мифы? Я порой по привычке оставляю у себя в голове воспоминания, и ничего больше… и это вдохновляет. Посещение тех лет очень вдохновляет; в эти минуты я боюсь, что посреди ночи меня похитят инопланетяне, ибо я точно знаю: инопланетяне знают о чём я думаю в сию минуту, и если они узнают, что я сейчас думаю о них, то они непременно в эту же секунду меня заберут. Они обычно прилетают в самый страшный момент, ибо они знают что для тебя самый страшный момент».
Теперь, для меня все личные вещи, коллекции и прочая атрибутика, аккуратно сложенная от пола до потолка и от стены до стены, приобрела иной смысл или даже подтекст. Например, фигурка Иисуса Христа, которая, как я поначалу думал, завалялась там по случайности. Приглядевшись ко всему этому, я поймал себя на мысли, что помимо комиксов, кучи фигурок и ретро-игр в комнате полно… мерчендайза по серии Meat Boy, и его было, мягко говоря, много. Постеры, фигурки, футболки… ведь это было так очевидно, честно. Всё-таки именно Super Meat Boy сделал имя Эдмунду, а не восхитительный и покрытый эфиром сайд-скроллер Gish и не С Word. Как оказывается, МакМиллен подобным положением вещей не очень-то и рад…
«Мне сложно об этом говорить, я вообще терпеть не могу разговоры о том, что я некогда избрал беспроигрышный вариант, но… Super Meat Boy был беспроигрышным проектом» — говорит он с досадой, будто потерпел поражение — «Я стольким тогда рисковал… поэтому и пришлось избрать подобный вариант. К тому же подобное положение вещей по-настоящему придаёт сил — я был уверен, что сделка будет у нас в кармане [c MicroSoft]… Ну, что ж, и какую игру будем разрабатывать? Хмм… а давайте просто переделаем одну нашу старую игру! Не надо разрабатывать что-то с чистого листа, это же опасно для карьеры! Вот мне и не хотелось рисковать ВСЕМ, что судьба сумеет за собой прихватить в поворотный момент моей жизни! Чёрт возьми… всё произошедшее есть факт, и мне от этого неуютно. И мне так же было неуютно от того, что сам по себе рискую жизнями: своей, жены или Томми [единственный помощник Эдмунда по проекту, программист и хороший друг] или кого бы то ни было ещё. Мне нужно было разработать что-то, что проверено игроками, и этим чем-то оказалась самая популярная моя игра на тот момент — Meat Boy [браузерная версия].
Super Meat Boy на данный момент — самая продаваемая игра за моим авторством, но таковой она являться не может по определению. Зато это безопасно и беспроигрышно. Это очень-очень беспроигрышный проект, и я это знаю, и я это признаю, но только потому, что на кону было слишком многое. Я отчасти думаю, что… что не надо было так делать — надо было начинать новый бесперспективный и рискованный проект»…
Лучшие друзья: Томми Рефинес и Эдмунд МакМиллен.
Ответом МакМиллена на подобное положение вещей оказался The Binding of Isaac — мега-успешный изометрический экшен, в котором искусно переплетаются Zelda, старый-добрый Robotron с игровых автоматов и Rouge-like Dungeon Crawler RPG. На момент выхода, сам МакМиллен описывал её как «убийца моей карьеры». Всё-таки, это игра есть концентрация всего, что человечество знает о крови, кишках, половых органах, какашках, религиозной символике, родительском издевательстве и суровой сложности бытия. Какой человек находящийся в своём [здравом] уме мог сказать, что такая игра сможет найти свою аудиторию?
«Мне просто хотелось слить все свои идеи в один таз. От этой цели у меня порой опускались руки — я начинал говорить себе “Я не могу заставить этот винегрет работать как надо”, а потом “Что я делаю? Что я делаю!? Я опять пытаюсь это сделать? Я самоубийца, что ли? Это глупо. И зачем я это только начал?”. И когда бы подобные мысли не заползали мне в голову, я старался уверить себя, что “Да-да, всё так, но от этого возбуждаешься в предвкушении только больше. Я здесь занимаюсь опасными вещами, и это не может быть некруто. Мне только нравится играть с судьбой».
Вообще, очень много чернухи перепало на мою голову от моего отца. Буквально каждый мой родственник со его стороны ужасно злоупотреблял чем только возможно. Куча очень и очень чернушных вещей. Помнится, однажды его мать подарила ему парик и что-то противозачаточное, и множество ещё более оскорбительных историй об отце я слышал от моей мамы, которая знала очень многое о жизни и семье её мужа. Его родители к тому же были очень религиозными людьми… странно всё это.
И мне всегда казалось, что я должен всё накопившееся выразить в игре, но тут вмешивается мой разум, который говорит “Нужно, чтобы это был бесплатный проект. Ведь никто в здравом уме не будет платить за концентрацию чернушных воспоминаний. Это даже звучит странно”. Игра соткана из тьмы, которая сама по себе столь тёмна. И мне пришлось работать над более милым художественным исполнением. Люди просто не поняли бы. Вся игра была слишком депрессивной и слишком мрачной и со слишком тяжёлой атмосферой, чтобы игрок был в состоянии получать от неё удовольствие. И как оказалось, мой разум был в корне неправ, ибо чернуха происходящего делала из игры нечто интересное. Я нащупал точку преткновения и начал на неё нажимать и нажимать и нажимать всё с большей и большей силой. Как результат, начальный дизайн мною изменён не был вообще. Вообще ничего не было изменено или удалено из кода игры».
И несмотря на все препятствия, The Binding of Isaac повторил успех Super Meat Boy. Нет, он его даже приумножил, ибо настолько преданную и сплочённую фан-базу у одной игры очень редко встречаешь, особенно сегодня. Тем временем, ещё одна звезда засияла в честь МакМиллена, на этот раз в совершенно иной медиа. Да, я говорю о том самом фильме. Бытует мнение о том, что подобные документальные фильмы меняют людей; МакМиллен отвечает на это ухмылкой — он остался тем же… но изменилось мнение общественности о нём. Эдмунд так считает.
«Это будет престранно звучать, и я не очень люблю говорить об этом, но я не чувствую себя знаменитостью» — замечает он с толикой уныния в голосе — «Я вообще ничего не чувствую, то есть я не стал круче профессионально — я остался тем же человеком. Человеком, который работая старается изо всех сил, постоянно повышая собственные навыки. Снявшись в этом фильме ничего не поменялось. Но… сам фильм не больше, чем карикатура на успешного меня, особенно с этим голосом на втором плане. Но люди узнали обо мне. Они начали меня узнавать.
Даже как-то странно идти на GDC уже. Люди так и пристают. Что это вообще должно значить? Я не знаю. Я к тому же по природе человек, у которого на протяжении всей жизни был один друг, больше ни одного. Лишь один настоящий друг, понимаете? И мне хорошо. Когда приходиться общаться с большим количеством людей, мне от этого только хуже становится. Я никогда не устраивал вечеринок и, собственно, на них никогда не был — это что-то, чего я старался избегать при любой возможности. Люди пугают меня… я вижу в них только плохое, и это особенно пугает.
Но одно незыблемо — я должен быть доступен для своих фанатов. Я не должен выглядеть в их глазах полным мудаком. Действительно не хочу. Ведь эти люди всегда были со мной, они придавали мне сил. Я получал от них электронные письма, иногда я отвечал на них… думаю, мне необходимо поддерживать свой нынешний статус. Мне необходимо понять, что людям во мне нравится и что не нравится; мне нужно всё это выяснить — мне нужно понять кто я есть в глазах общественности. Фильм мне в этом помог. Пока я опять не облажался…»
Тем не менее, совсем недавно МакМиллен нашёл выход из разрушительного круга, порождаемого его внутренним я. Если коротко, то он исчез из сети. Точнее, он вынужден был это сделать примерно на неделю. Причина: налёт хакеров на его ПК. И в этот период он впервые вздохнул полной грудью после долгих лет утопления. Наконец, он смог начать двигаться дальше.
«Это случилось после взлома моего ПК. Мне тогда пришлось остаться без Твиттера и прочих сетей примерно на неделю, и за это время я понял, что, Боже, насколько же я стал более продуктивным, насколько мне лучше чувствуется… я осознал, что всё связанное с сетью — это мой главный балласт. Что я делаю для сети никак не связано с моей работой или творчеством или хобби, времяпрепровождение там меня тормозит… вот, что я понял, и это, безусловно, очень плохо. Моё эго необязательно постоянно удовлетворять. Да, иногда люди мне говорят мотивирующие и просто хорошие слова, но по большей части они мне более не нужны. Без них я и работаю лучше, ведь я прекращаю над ними раздумывать, а для меня легче лёгкого попасть в этот круг восхищения себя самого. Раньше я этому не придавал значения. Думаю, без них мне просто будет легче и лучше. Последствия от фильма и моё появление на GDC были… непонятным опытом».
Закончим мы, наверное, на этой положительной ноте. Несомненно, мышление МакМиллена порой одержимо и хлёстко, он предпочитает деструктивные методы работы, и в этом он может и лучший, но после стольких лет непрерывной работы Эдмунд должен сосредоточиться на счастье своих близких. И всё равно, один вопрос остался нерешённым… последний час мои глаза были прикованы на вызывающих татуировках МакМиллена. Один последний вопрос: «Что же они действительно значат?». Что, собственно, послужило причиной для того, чтобы такой человек как он разрисовал своё тело?
«Вот эта, видите?» — указывает он пальцем и водит по контуру татуировки — «Эту я сделал после смерти бабушки. Она есть напоминание мне. Напоминание о том, что я больше, чем обыкновенный левша. Да, я левша, а эта татуировка напоминает, что я должен быть круче чувака, который делает игры, ну, понимаете, я — творческий чувак. У меня таких напоминалок не одна штука по всему телу. Если что-то случится, если я потеряю свою руку или её случайно отрубит, и я буду более не в состоянии делать дальше то, что я делал раньше, то это значит лишь то, что я способен делать другие вещи, работать по-другому. Я всё равно останусь полезным человеком»…
